«Хорошо, что есть на свете люди, которые понимают человека, - размышлял Канашов. - А другой тебя только на одну линейку и мерит, для него ты один из рычагов от машины, которой он управляет».
- Я вот что-то заскучал в последнее время по семье, - сказал генерал. - Так хочется всех видеть. А война только началась. Воевать, видно, нам еще долго придется…
Генерал надел очки, открыл блокнот и начал листать его.
- Я вот для чего тебя вызвал: знаю, что ты боевой опыт собираешь.
- Собираю, товарищ генерал.
- Правильно делаешь. Ну, а дальше что?
- Обмениваемся на совещании командиров. Журналы боевых действий в полках регулярно ведутся.
- Это тоже надо. Но вся твоя работа в этом направлении идет, так сказать, «на себя». А опыт-то для всей нашей армии нужен. Советовался я с членом Военного совета Поморцевым, и мы решили, что хорошо бы нам в армии бюллетень по обмену боевым опытом выпускать для командиров соединений. Вот я и хочу тебя вовлечь. Вот так с ходу и к делу приступим. На какую тему нам напишешь?
Канашов задумался.
- Давно грызет меня мысль, товарищ генерал, о наших промахах и неудачах в 1941 году. Больно дорогой ценой достался нам этот горький опыт. Вот бы и написать об этом, чтобы не повторялось у нас то же самое и в 1942 году…
Командующий, бросая изредка взгляд на Канашова, постукивал карандашом по столу.
- Не время сейчас нам, Михаил Алексеевич, заниматься такими обобщениями. Не забегай, как говорят украинцы, поперед батька в пекло. 1942 год только начинается. Да и в Ставке об уроках прошлого года не меньше тебя и меня думают.
Канашов смутился.
- Может, мне написать «О некоторых устаревших положениях наших боевых уставов»? Давненько над этим ломаю голову.
- Хорошо, запишем. Тема сейчас для войск наболевшая. Что ты, собственно, считаешь устаревшим в наших уставах? Конкретно, давай выкладывай.
- Главное, на чем мне бы хотелось остановиться, это на вредных положениях нашей тактики о том, как надо создавать в наступлении ударные и сковывающие группы.
- Согласен. Ну, а еще что?
- О роли командира в управлении войсками, о его месте в боевом порядке. Сколько теряем мы зря хороших командиров из-за этого. Устарело положение, что командир на коне впереди должен быть…
- Подожди, на каком коне?
- Ну, это я для большей наглядности. Так в гражданскую войну полагалось, и правильно было. Но теперь, когда поле боя перенасыщено мощным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем, это приводит только к неоправданным потерям, напрасной гибели командира, а в результате - полной потере управления войсками.
- Тоже согласен. Давай пиши и присылай к нам побыстрее.
Беседу командующего с Канашовым прервал вошедший начальник штаба армии - высокий, широкоплечий полковник с седеющим бобриком и черными пышными усами. Чувствовалось, что он чем-то встревожен.
- Прошу извинить… Получил донесение от Мерзликнна, Просит вас вывести его дивизию на переформировку.
- Довоевался, Аника-воин… - Киноренко встал, подошел к карте. - Село Могилевка расположено в лощине, его дивизия занимает выгодные позиции, господствует над немецкой обороной, а он губит напрасно людей и задачу никак не может выполнить… Ну, а что вы нам добавите о Мерзликине? Ведь вы же соседи.
- А что мне о нем говорить, товарищ генерал… Он сам сказал за себя…
- Жалеешь? Ну так бери часть полосы его обороны на себя.
- Есть, товарищ генерал. Но силенок у меня маловато…
Кипоренко повернулся к начальнику штаба.
- Оставшихся людей и технику из дивизии Мерзликина передайте Канашову. Как только придет противотанковая артиллерийская бригада - выделите один полк.
Канашов выслушал приказ без присущего ему огонька, который разжигал в нем немедленно жажду к действию, который тут же отражался, как в зеркале, в его сверкавших азартом глазах. И так дел по горло, а тут за чужие грехи расплачивайся…
- Ничего, Канашов, это дело временное. К весне наверняка подбросят свежих резервов, тогда передашь чужой участок.
«Знаю я, не первый раз, - думал Канашов. - Есть такая русская пословица: «Кто везет, того и погоняют». Но что поделаешь? Надо спасать положение… А что опять новые трудности, заботы, так это мне не привыкать. И какая бы она была служба наша армейская, если бы все шло хорошо и стояло на месте. Со скуки пропадешь, да и чему в жизни научишься?».
- Вот так, - перебил его мысли Кипоренко. - Не сведущие в наших делах люди прочтут сводку: «На фронте без перемен». Или: «Идут бои местного значения». И могут подумать, что у нас тут будто война приостановилась и все мы передышку делаем, отдыхаем… А на самом деле тревожная тишина на фронте. Нельзя ей верить. Противники готовятся скрытно к новой смертельной схватке, накапливают силы, ищут слабые, уязвимые места для ударов.
- Скорее бы весна наступала, - сказал начальник штаба.
- Весна может быть очень дружной, во всех отношениях, - подмигнул Кипоренко. - Затишье всегда предвещало бурю. Как там в песне Языкова «Пловец» поется…
Генерал подошел к стоявшему на тумбочке проигрывателю, включил, и комната наполнилась мощной мелодией песни, в которой, казалось, шелестят морские волны. Он стоял, слушал и смотрел в окно, лицо его было задумчиво.
Будет буря, мы поспорим
И поборемся мы с ней…
Когда песня окончилась, Кипоренко с помолодевшими глазами сел снова за стол.
- Это в порядке отдыха. Нужна разрядка. Люблю, грешный, музыку Алябьева, Гурилева, а из поэтов-песенников Кольцова, Некрасова, Никитина. Сколько в их поэзии народной красоты и задушевности! И природу, батенька мой, видишь, как живую: цвета, запахи. А вы, Михаил Алексеевич, любите музыку?
- Люблю, но плохо в ней разбираюсь. Вот песни русские народные - эти мне по душе.
- И сами поете?
- Случается… Но мой голос больше для команд подходящий, а не для песен.
- А я вот, грешник, даже в опере мечтал петь. Да жаль, что не всегда исполняются наши желания.
2
Харии вошел в дом Аленцовой захмелевший и улыбающийся. Она только что пришла из медсанбата и готовила себе ужин. Он подышал на дорогой камень перстня и потер его о колено брюк.
- Вы меня обманули, милейшая. - Ноздри его тонкого крючковатого носа с горбинкой то раздувались, то сужались, будто ему не хватало воздуха. Близко посаженные маленькие глаза светились. - Вот уж никогда не ждал от вас… Чего это на вас лица нет?
- Простите, Семен Григорьевич, у меня была срочная операция. Привезли раненого в тяжелом состоянии.
- Понимаю, понимаю, милейшая. Конечно, в медсанбате, кроме вас - начальника санслужбы, не было врачей, а обещали прийти на день рождения… Вот видите, я не гордый, сам пришел к вам. Я человек постоянный и если уж люблю кого, то только раз и на всю жизнь.
Аленцова улыбнулась.
- Вот никогда бы не подумала, что вы, такой серьезный мужчина, и вдруг - любовь!
- Смейтесь! Ничего… Скоро сами убедитесь, что смеялись зря. Я умею любить, как не многие мужчины. Они без ума от вашей красоты, но не умеют ее ценить.
Она ничего не ответила, зная, что последнее время Харин что-то особенно усиленно ухаживал за Галей Рюковой - медицинской сестрой, которая ассистировала ей во время операций. Он обещал Гале, что женится на ней, задаривал ее. Аленцова любила эту скромную, застенчивую блондиночку. Несколько раз она собиралась поговорить с Галей о ее отношениях с Хариным. Но Галя, которая была всегда так откровенна и доверчива с ней во всем, никогда почему-то не вела разговора о Харине. И Аленцова не считала уместным начинать его самой. А вот с Хариным удобный случай выяснить, серьезные ли у него намерения или Галя просто очередная жертва его «любвеобильного сердца».
- Ну, раз зашли, именинник, садитесь ужинать.
Харин достал из шинели пол-литра водки, банку мясной тушенки, сгущенного молока, пачку галет и все выложил на стол.
- О, да у вас тут целый склад продуктов!